Восточная война [СИ] - Евгений Белогорский

Опытный в понимании того, что не было сказано большим начальством, но явственно подразумевалось, Дмитрий Ерофеич сразу понял скрытую мысль командующего, но едва только генерал прибыл в осажденную крепость, как сразу же убедился в невозможности исполнения  тайного пожелания Горчакова. На этом пути непреодолимой преградой стоял адмирал Нахимов, который ни за что не допустил бы оставление Севастополя противнику.

Вместе с полковником Тотлебеном Нахимов неустанно возводил все новые и новые оборонительные укрепления вокруг Севастополя, на который союзники почти ежедневно обрушивали град пуль, ядер и бомб. Особенно свирепствовали английские осадные мортиры. Изо дня в день своим навесным обстрелом они методично разрушали русские оборонительные позиции, наносили ощутимый урон, как гарнизону бастионов, так и резервам, которые были вынуждены находиться возле переднего края в ожидании возможной атаки врага.  

Противостоять губительному обстрелу врага контрбатарейным огнем русские не могли. В севастопольском арсенале было достаточное количество орудий малого и среднего калибра, но крупнокалиберных мортир, которые могли на равных противостоять осадным батареям союзников, было очень мало.

Кроме этого русская артиллерия испытывала острую нехватку в порохе, ядрах и бомбах. Именно в этом вопросе как в беспристрастном зеркале стали видны вся многочисленные огрехи русских в этой войне. Если союзники имели бесперебойное снабжение провиантом и боеприпасами с помощью своих кораблей, то снабжение Севастополя было поставлено из рук вон плохо. Порох и ядра крайне медленно доставлялись сначала в Бахчисарай, а оттуда на арбах запряженных медлительными волами, по грязи, в сам Севастополь.

Единственным лучом светлой надежды в этой чудовищной эпопеи снабжения для Нахимова был граф Ардатов, который в меру своих сил и возможности умудрялся за короткий срок проталкивать в осажденную крепость те или иные грузы.

Так, узнав из письма адмирала, что зимние бури размыли морское дно перед входом в севастопольскую бухту и разрушили подводное заграждение из затопленных кораблей, граф спешно прислал сорок подводных мин Якоби вместе со специалистом минером. За короткий срок мины были установлены в нужном месте, и тем самым было предотвращено не только возможное проникновение вражеских кораблей в севастопольскую бухту, но и новое затопление судов черноморского флота.

Однако деяния графа Ардатова были подобны одной каплей в огромном море. Для полнокровного снабжения Севастополя была нужна железная дорога или хотя бы хорошие дороги, которых, к сожалению, в этом направлении не было.  

Если союзники безраздельно господствовали на поле брани днем, то русские отводили свою израненную душу частыми ночными вылазками. Наступление ночи, всегда было сопряжено для союзников с возможной атакой врага в том или ином месте линии обороны. Как бы не были бдительными французские и британские часовые, но они неизменно не замечали русских охотников, которые подобно змеям умудрялись бесшумно подползать к вражеским позициям и внезапно атаковать их.

Дело доходило до того, что русские умудрялись с помощью аркана выхватывать вражеских солдат и офицеров не только из окопов, но даже и из блиндажей. Было несколько случаев, когда захлестнутые за горло волосяной петлей брошенного аркана люди погибали от удушья, пока русские охотники тащили их к своим позициям.

Частые ночные вылазки русских охотников, приносили союзникам очень чувствительные проблемы не столько в материальном плане, сколько в моральном. Все те, кто находился в передней линии окопов, испытывались сильный страх перед ночными рейдами русских. От этого страха с каждым месяцем осады росло число дезертиров, и если первое место среди солдат покинувшие свои боевые посты занимали турки, то второе место прочно удерживали англичане.

В стане союзного командования за последние шесть месяцев произошли значительные изменения, но не в плане командного состава. По настоянию английского инженер - генерала Джона Бургоэна было изменено стратегическое направление наступления на русские позиции с целью одержания полной победы над противником.

Если раньше это был четвертый бастион, переименованный по личному распоряжению императора в Корниловский, то теперь им стал Малахов курган. Именно занятие этой важной высоты давало возможность союзникам вести артиллерийский огонь по гавани, Корабельной слободе и сообщениям города с северной стороной, а так же обстреливать оборонительную линию с тыла, что неминуемо вело к оставлению защитниками города. Взятие же 3 и 4 бастионов русских было сопряжено с большими трудностями и потерями, и в случаи успеха противники могли рассчитывать на овладение только Городской стороной.

Изменение осадной стратегии было принято в феврале месяце под нажимом императора Наполеона, и французы принялись возводить на подступах к кургану дополнительные мортирные батареи.

Их действия не остались не замеченными со стороны полковника Тотлебена, который быстро разгадал намерение врагов и в противовес им начал сооружать новые оборонительные рубежи, которые воспрепятствовали бы штурму кургана.

Под непрерывными атаками и обстрелами французов, в считанные дни русскими солдатами и матросами были сооружены Селенгинский, Волынский и Камчатский редуты, чьи орудия прочно преграждали союзным войскам дорогу на Малахов курган.

В ответ англичане и французы начали усиленно возводить новые параллели и ложементы напротив русских позиций, стремясь, день за днем сократить разделяющие противоборствующие стороны расстояние. Обстрелы и ночные атаки русских непрерывно чередовались друг за другом, пока не наступило некоторое равновесие, и над позициями противников повисло некоторое затишье.

Пока шло обустройство новых позиций, русская сторона понесла огромную утрату. В марте месяце, при возвращении с Камчатского люнета погиб командир Малахова кургана контр-адмирал Истомин. Он был убит случайным ядром, буквально оторвавшим ему голову с плеч к ужасу сопровождавшего его офицера.  

Владимир Иванович, был правой рукой адмирала Нахимова во всех делах, связанных с обороной Севастополя, и вместе с полковником Тотлебеном составлял тот малый кружок командиров, благодаря которому Севастополь держался все это время.

При большом стечении защитников Севастополя, тело погибшего адмирала было похоронено в храме святого Владимира, где уже нашли свой последний приют адмиралы Лазарев и Корнилов. Нахимов со слезами на глазах простился с погибшим другом, которому уступил место в соборе, ранее оставленное для себя. Горе Павла Степановича было столь сильным, что указ императора Николая о произведения его в полные адмиралы, был встречен им с полным равнодушием. Он уже полностью похоронил себя и ждал только своей смерти на севастопольских позициях.

Затишье между противниками продлилось недолго, и в начале апреля союзники подвергли Севастополь массивной бомбардировке из всех осадных. Это была вторая с октября прошлого года попытка принудить русских к отступлению с занимаемых позиций с помощью артобстрела. В течение десяти дней противник вел непрерывный обстрел русских укреплений, поочередно ведя огонь то по третьему, то по четвертому бастиону то, перенося огонь осадных мортир на Камчатский люнет и Малахов курган.  

В первый день русские наблюдатели заметили активность союзного флота, который поднимал паруса и разводил пары, однако, помня результат прежнего противостояния с русскими береговыми батареями, французские и британские адмиралы не рискнули попытать счастья еще раз. Все вражеские корабли так и остались в Камышовой бухте, ограничившись лишь подвозом боеприпасов и безрезультатным обстрелом русских позиций оказавшихся в зоне их пушек.

Благодаря самоотверженному труду и старанию защитников Севастополя все разрушения производимые огнем осадных батарей успешно ликвидировались в ночное время суток. Разбитые врагом пушки заменялись на новые орудия, восстанавливались брустверы и амбразуры, пополнялись поредевшие ряды гарнизонов бастионов. И вновь как в октябре, на огонь вражеских батарей русские отвечали своим огнем, заставляя хоть на время их замолкать.  

Выпустив огромное количество бомб и ядер, союзники были готовы полностью отказаться от своих намерений одержать верх при помощи одной бомбардировки в виду её полной неэффективности. Генерал Пелесье был в ярости, наблюдая в подзорную трубу за русскими позициями и не находя их видимого разрушения. На военном совете, собранного после окончания очередной бомбардировки, новый главнокомандующий в гневной форме, приличествующей скорее капралу, чем генералу французской армии, обрушился с гневными упреками на генерала Нивье, автора этого плана.